Рискованная игра: почему дети ее любят и нуждаются в ней
Чтобы защитить детей, мы должны позволить им играть в то, что считается “опасным”.
Многие думают, что страх – это негативное переживание, которого нужно по возможности избегать. Однако те, у кого есть дети или кто сам был ребенком, знают, что дети любят играть в рискованные игры – игры, сочетающие в себе радость свободы и некоторую долю страха, производящие будоражащее чувство.
Шесть категорий рискованной игры
Эллен Сэндсетер, преподаватель норвежского Университета королевы Мод (Queen Maud University) в городе Тронхейм, выделила шесть категорий рискованной игры, которая привлекает детей по всему свету. Это:
– Большая высота. Дети лазают по деревьям и разным конструкциям на пугающем расстоянии от земли, где они могут получить обзор мира с высоты птичьего полета и захватывающее чувство покорения вершины.
– Большие скорости. Дети качаются на канатах, веревках или на качелях на детской площадке; катаются на санках, лыжах, коньках или с горок во дворе; спускаются по быстрым рекам на бревнах и лодках; а также катаются на велосипедах, скейтбордах и других приспособлениях, достаточно быстрых, чтобы вызвать захватывающее чувство, когда практически, но не полностью теряешь контроль.
– Опасные инструменты. В зависимости от культуры дети играют с ножами, луками и стрелами, сельскохозяйственными аппаратами (тут сочетается работа и игра) или другими инструментами, которые могут быть потенциально опасными. Конечно, дети чувствуют большое удовлетворение от того, что им доверили такие инструменты, но также и захватывающее чувство контроля над ними, зная, что ошибка может привести к травме.
– Опасная среда. Дети любят играть с огнем и в глубоких водоёмах или рядом с ними, что представляет некоторую степень угрозы.
– Куча-мала. Дети по всему миру гоняются друг за другом и устраивают игровые драки, и обычно они предпочитают быть в самой уязвимой позиции – того, кого догоняют, или того, на кого нападают в драке, – положение, влекущее наибольшую степень риска и требующее больше всего навыков, чтобы его преодолеть.
– Исчезнуть/потеряться. Дети помладше играют в прятки и испытывают захватывающее чувство временного, пугающего разделения с товарищами по игре. Дети постарше отправляются куда-то подальше от взрослых, в места для себя новые и наполненные воображаемыми опасностями, включая опасность потеряться.
Эволюционная ценность рискованной игры
Детеныши других млекопитающих также получают удовольствие от рискованной игры. Козлята бегают вдоль крутых обрывов и неловко подпрыгивают в воздух, делая приземление затруднительным. Детеныши обезьян играючи качаются с ветки на ветку – достаточно далеко, чтобы проверить свои способности, и достаточно высоко, делая возможное падение болезненным. Молодые шимпанзе любят бросаться с высоких ветвей на более низкие, едва не падая на землю. Молодняк большинства видов млекопитающих, не только нашего, проводит много времени, гоняясь друг за другом и устраивая игровые драки, и они тоже предпочитают быть в уязвимой позиции.
С точки зрения эволюции вопрос о рискованной игре очевиден: зачем она нужна? Она может стать причиной травмы (хотя серьезные травмы редки) и иногда (очень редко) смерти, почему тогда она уцелела в результате естественного отбора? Тот факт, что она уцелела, служит доказательством того, что ее преимущества перевешивают риск. Каковы эти преимущества? Наблюдения за лабораторными животными дают нам некоторые подсказки.
Ученые нашли способ лишить крысят игры в течение критической фазы их развития, не лишая их общества соплеменников. Крысята, взращенные таким образом, вырастают эмоциональными инвалидами . Когда их помещают в новую среду, они чрезмерно пугаются и не могут адаптироваться и изучить обстановку, как сделала бы обычная крыса. Когда их помещают с незнакомым сверстником, они либо оказываются парализованы страхом, либо срываются в неуместную, неэффективную агрессию. Подобные открытия были сделаны и в более ранних экспериментах по лишению игры с детенышами обезьян (хотя показатели в этих экспериментах были не такими явными, как в последующих экспериментах с крысами).
Эти открытия дополнили теорию регуляции эмоций в игре: теория заключается в том, что главная задача игры – научить молодняк млекопитающих регулировать страх и гнев.
В рискованной игре молодежь дозировано получает то количество страха, с которым может справиться, и тренируется сохранять присутствие ума и адаптироваться к этому страху. Они узнают, что они могут справиться с этим страхом, преодолеть и пережить его. В играх типа “куча-мала” они могут испытывать гнев, потому что один игрок случайно может причинить другому боль. Но для того, чтобы продолжить играть, продолжить развлекаться, они должны преодолеть этот гнев. Если они сорвутся, игра окончена. Таким образом, согласно теории регуляции эмоций, игра, среди всего прочего, – это способ для молодняка млекопитающих научиться контролировать страх и гнев таким образом, чтобы они могли справиться с реальной опасностью и тесно взаимодействовать друг с другом, не подвергаясь отрицательным эмоциям.
Вредоносные последствия лишения игры в современной культуре
На основе этого исследования Сэндсетер в 2011 году написала в своей статье в журнале “Эволюционная Психология”: “Мы можем наблюдать увеличение уровня неврозов и психопатологии в обществе, если детям не дают участвовать в соответствующей их возрасту рискованной игре”. Она написала это в качестве предсказания на будущее, но я проанализировал данные – в своей книге “Свобода обучения” (Free to Learn) и других работах , – которые показывают, что будущее уже давно наступило.
Если вкратце, доказательство состоит в следующем. За последние 60 лет мы были свидетелями того, как в нашей культуре неуклонно, постепенно, но довольно значительно у детей сократилось количество возможностей свободно играть, без контроля взрослых, а особенно возможностей играть в рискованные игры. За те же 60 лет мы также наблюдали неуклонный, постепенный, но довольно значительный рост всевозможных умственных, а особенно эмоциональных отклонений у детей.
Вернитесь к списку из 6 категорий рискованной игры. В 1950-е годы даже маленькие дети регулярно играли всеми перечисленными способами, и взрослые ожидали и разрешали подобную игру (хотя им и не всегда это нравилось). Сегодня таких родителей, которые разрешают подобные игры, соседи, а то и государственные органы, обвинят в пренебрежении.
Вот – признаюсь, ностальгическое отступление – лишь несколько примеров моих собственных игр в 1950-е:
– В возрасте 5 лет я ездил на велосипеде со своим 6-летним другом через весь поселок, в котором мы жили, и по его окрестностям. Наши родители устанавливали границы, к какому времени мы должны вернуться, но не ограничивали наши передвижения. (Естественно, тогда у нас не было сотовых телефонов, никаких средств связи на случай, если мы потеряемся или получим травму.)
– С 6 лет я и все мальчишки, которых я знал, носили с собой перочинный нож. Мы использовали их не только для вырезания, но и для различных игр, где мы бросали нож в цель (но никогда – друг в друга).
– Помню, в возрасте 8 лет я и мои друзья проводили перемены и перерыв на обед в школе, устраивая борьбу в снегу или на траве на берегу реки возле школы. Мы организовывали поединки. Никто из учителей или других взрослых не обращал внимания на нашу борьбу, а если и обращали, никогда не вмешивались.
– Когда мне было 10-11, мы с друзьями на весь день ходили в походы на коньках или лыжах на 8-километровое озеро рядом с нашим поселком в штате Миннесота. У нас с собой были спички, и время от времени мы, изображая храбрых исследователей, останавливались на островах, чтобы развести костер и согреться.
– Кроме того, в возрасте 10-11 мне разрешали управлять большим опасным ручным печатным станком в печатной мастерской, где работали мои родители. На самом деле, по четвергам я часто пропускал уроки в школе (в 5-6 классе), чтобы напечатать еженедельную газету нашего городка. Учителя и школьная администрация никогда не возражали, по крайней мере, я никогда об этом не слышал. Я думаю, они понимали, что в печатной мастерской я получаю более ценные уроки, чем мог бы получить в школе.
Такое поведение не было исключением в 1950-е годы. Мои родители были несколько более доверяющими и терпимыми, чем большинство родителей, но не намного. Сколько из этого было бы допустимо для родителей и других взрослых из госорганов сегодня? Вот показатель того, как далеко мы ушли: по результатам недавнего опроса тысяч родителей в Великобритании 43% считают, что детей до 14 лет не нужно отпускать куда-то одних, другая половина считает, что эту свободу не стоит предоставлять им до 16 лет! Могу предположить, что примерно такие же цифры были бы и в результате опроса родителей в США. Приключения, раньше нормальные для 6-леток, теперь не позволены даже многим подросткам.
Как я уже сказал, за тот же период, за который мы наблюдали такой значительный спад в свободе детей играть, а особенно в свободе рисковать, мы наблюдали такой же значительный подъем в разного рода умственных отклонениях у детей. Лучшее доказательство этого можно найти в анализе показателей стандартных клинических опросников, которые даются без изменений нормативным группам детей и молодых людей на протяжении нескольких десятилетий. Подобный анализ говорит о том, что по сегодняшним стандартам в 5-8 раз больше молодых людей страдают от значительного, с врачебной точки зрения, уровня тревожности и депрессии, чем в 1950-е. Рост детских психопатологий был таким же неуклонным и постепенным, как и снижение детской свободы рисковать.
Эта история столь же иронична, сколь трагична. Мы лишаем детей свободной, рискованной игры якобы, чтобы защитить их от опасности, но, поступая так, мы создаем условия для развития умственного отклонения. Дети созданы природой таким образом, чтобы самим научиться эмоциональной устойчивости, играя в рискованные игры, затрагивающие эмоции. В итоге, ограничивая подобные игры, мы создаем большую опасность, чем если бы их позволяли. Кроме того, мы лишаем их развлечения.
Чтобы игра была безопасной, она должна быть свободной, а не сдерживаемой, управляемой или навязанной взрослыми
Дети очень мотивированы играть в рискованные игры, но они так же прекрасно знают собственные возможности и избегают риска, который не могут вынести физически или эмоционально. Дети значительно лучше нас знают, что они могут вынести. Если взрослые давят или даже поощряют детей рискнуть, когда они к этому не готовы, результатом может стать травма, а не захватывающее чувство риска. Дети, даже одинакового возраста, комплекции и силы, очень разные. Что захватывает одних, травмирует других. Когда учителя на уроках физкультуры требуют от всех учеников лазить по канату или по шесту к потолку, некоторые дети, для которых это слишком большая нагрузка, испытывают эмоциональную травму и стыд. Вместо того, чтобы научить их карабкаться и испытывать чувство высоты, такой опыт навсегда отвращает их от подобных приключений. Дети знают свою меру страха, с которой они могут справиться, и чтобы использовать это знание, они должны сами быть ответственными за свою игру. [В скобках хочу отметить, что относительно небольшой процент детей склонны переоценивать собственные способности и регулярно травмируются в рискованной игре. Таким детям нужна помощь, чтобы научиться самоограничению.
Ирония состоит в том, что дети с большей вероятностью могут травмироваться в спорте под руководством взрослых, чем в самостоятельно выбранной и направляемой ими самими игре. Это происходит потому, что поощрение взрослых и их соревновательный азарт заставляют детей рисковать – травмировать себя и других,- как они бы не стали делать по собственной воле. Кроме того, в таких видах спорта их поощряют специализироваться на чем-то одном и поэтому чрезмерно использовать определенные мышцы и суставы. Согласно недавним данным из Центра США по контролю и предовращению болезней более 3,5 миллионов 14-летних детей в год лечатся от спортивных травм. Это 1 из 7 ребят, занимающихся спортом. Благодаря взрослым, которые поощряют молодых бейсболистов бросать мяч с такой силой, что они могут вывихнуть локоть, поощряют молодых игроков в американский футбол сталкиваться настолько сильно, что у них происходит сотрясение мозга, поощряют молодых пловцов тренироваться так часто и усиленно, что им требуется операция плечевых суставов, – благодаря им спортивная медицина для детей стала большим бизнесом. Дети, играющие ради собственного удовольствия, редко концентрируются на чем-то одном (им нравится разнообразная игра), и они останавливаются или меняют игру, когда им больно. Кроме того, поскольку они играют ради удовольствия, они стараются не причинять боль товарищам по игре. Взрослые, захваченные соревновательным азартом или надеждой на дальнейшую спортивную стипендию*, идут против природного механизма предотвращения травм.
Итак, мы лишаем детей собственной, выбранной ими захватывающей игры, считая ее опасной, хотя на самом деле она таковой не является, а ее преимущества перевешивают мнимую опасность. Когда же мы поощряем детей специализироваться в соревновательных видах спорта, опасность получить травму действительно довольно велика. Пора нам пересмотреть свои приоритеты.
